24 Кадра про любовь

И серенький медведь

— Я тебе сейчас лучше уморительный сон расскажу, — Женя воткнула лопату в мягкую после ночного дождя землю. — Иду я как будто домой, но совсем не в наш дом. Знаю точно, что там меня ждет Валька. Дом этот старый, выглядит вообще заброшенным. Как будто с него слезает кожа, шелушится весь. Ну ладно, не очень приятное сравнение, не кривись. Но в этой его потрепанности есть шик. Поднимаюсь по скрипучей лестнице на чердачный этаж. Мне как-то не по себе, но там же Валька ждет, поэтому смело пру. Звоню в дверь. Долго не открывают. Потом — фигак! — на пороге Валя.

...Выглядит он так: лицо гладко выбрито, волосы длинноватые, зачесаны назад и зафиксированы гелем. Жуть, конечно — Валя и гель! Но выглядит он прехорошеньким и неприятно молодым. И тут я вижу, что на нем надета белая футболка с низким вырезом, а на груди идиотский цветочный узор. Но самое страшное: Валькины губы накрашены — безупречно! — красной помадой. «Что это?» — спрашиваю зловещим шепотом. Он говорит: «Заходи, будем играть». Захожу. Я ж люблю эксперименты, хотя от Вальки такого не ожидала даже в самом страшном сне! Прохожу, значит, в комнату, а там в кресле, свернувшись калачиком, валяешься ты… Довольная такая! Ничего рассказать мне не хочешь?

Катя смотрела на подругу тяжелыми глазами врача, который только что поставил своему пациенту смертельный диагноз и теперь решает, объявить его сразу будущему трупу или лучше сначала оповестить родственников.

— Я тебя спросить хочу, — все же отозвалась Катя. — Ты вообще в курсе, что ты сейчас делаешь?

— А то! — Женька скроила полную решимости мину и взялась за лопату. — Я копаю могилу.

Катя тяжело вздохнула и скосила глаза на большого серого медведя, который сидел, прислонившись к дереву, и смотрел прямо перед собой ровным взглядом существа, не способного совершить вообще ничего — ни хорошего, ни плохого. Потому что игрушка — старая, залюбленная до основательных проплешин маленьким домочадцем.

— Жень, у меня вот прям сейчас ощущение, что мы на съемках у Тарантино. Мне даже хочется закурить, хоть я и слово дала.

Женя продолжала сосредоточенно, даже с азартом, выкапывать яму. Подругу она весело игнорировала.

— Ты пригласила меня погулять по утреннему свеженькому, как ты выразилась, лесу, — напомнила Катя. — Прихожу. А ты с лопатой и медведем. Теперь вот — еще и могила. Я за тебя волнуюсь.

— Не волнуйся, мать! Сейчас похороним мишку и сразу пойдем гулять по свеженькому лесу.

— Жень, ты сбрендила? — тихо поинтересовалась Катя.

— Нет.

— Тогда давай я тебе расскажу, что я сейчас вижу. Нормальная с виду 43-летняя женщина посреди леса, точнее, лесопарка, где в субботу полно гуляющих, роет могилу для игрушечного медведя, который ни в чем не виноват.

— Вот здесь ты ошибаешься! — Женя резко перестала копать. — Потому что когда 25-летняя дочь спит не с молодыми или даже с не очень молодыми мужчинами, а с большим игрушечным медведем, ее мать должна предпринять какие-то меры. Девочку надо спасать!

— От медведя? — уточнила Катя.

— Медведь — это символ ее проблемы. Этот гребаный гештальт, что бы ни значило это слово, надо уже закрыть!

— Я ничего не поняла.